А. Валлон
ФАКТОРЫ ПСИХИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ РЕБЕНКА

(Валлон А. Психическое развитие ребенка. СПб: Питер, 2001)

В психическом развитии ребенка, как и во всяком процессе становления, существуют противоречия. В этой связи возникают некоторые важные проблемы. Начиная с грудного возраста — с момента, едва выходящего за пределы паразитического существования, — психическое развитие ребенка стремится к уровню более высокому, чем поведение других животных, поскольку мотивы, создаваемые природными условиями, у человека перекрываются социальными мотивами, которые зависят от сложных и изменчивых форм общественной жизни. Влияние, оказываемое обществом, предполагает наличие у индивида комплекса чрезвычайно различных способностей. Так в психическом развитии ребенка сталкиваются и взаимно переплетаются факторы биологического и социального происхождения. На каждом этапе развития устанавливается устойчивое равновесие между реальными возможностями ребенка и соответствующими условиями его жизни. Однако одновременно наблюдается тенденция к изменениям, причина которых не имеет отношения к этому точному функциональному соответствию. Мы имеем в виду условия органического развития. В становлении индивида развитие органа часто предшествует развитию функции. Так, например, начиная с рождения число нервных клеток остается одинаковым на протяжении всей последующей жизни, и если какое-то количество клеток погибает, то они уже не восстанавливаются. Но сколько недель, месяцев и лет многие из них не функционируют до тех пор, пока не возникнет органическое условие их функционирования — миелинизация аксонов? То же происходит и со многими другими органами: вначале завершается их структурная дифференциация, а потом уже начинает действовать функция, первые проявления которой нередко становятся чем-то вроде свободного упражнения, выступающего как самоцель, без какого-либо иного видимого основания. Следовательно, причина роста органов не в данном состоянии организма, а в видовом типе, который должен реализоваться во взрослом индивиде; она одновременно и в будущем, и в прошедшем. Каждый возраст ребенка является своего рода стройкой, одна часть которой обеспечивает текущую деятельность, другая же, значительная часть подчинена сооружению будущего здания и оправдается только в последующие годы. Таким образом, общая тенденция состоит в осуществлении того, чем потенциально обладает генотип, или зародыш, индивида. Это значит, что путь, по которому развивается всякое существо, зависит от предрасположений, содержащихся в его первоначальной формации. Их реализация имеет неизбежно последовательный характер, но она может быть неполной и, наконец, способна в той или иной степени измениться под влиянием среды. Таким образом, от генотипа отличают фенотип, который характеризуется тем, что он складывается из ряда признаков, которые формируются на протяжении жизни организма. История живого существа определяется генотипом и формируется фенотипом. Взаимоотношения между генотипом и фенотипом изменчивы. Но трудно определить роль и место генотипа, так как непосредственному наблюдению доступен только фенотип. Что же касается содержания Генотипа, то его можно вывести из сравнения предков с потомками, относя к нему те из общих черт, которые нельзя объяснить влиянием среды или обстоятельств. Проведенное различными наблюдателями сравнение между группами близнецов гомо- и гетерозиготов позволило отнести к генотипу способности, которые сходны у первых и различны у вторых. Разумеется, чрезвычайное разнообразие условий жизни, наблюдаемое в нашем обществе, в высшей степени усложняет сравнения, но различие между тем, что остается неизменным, и тем, что подчиняется постоянно меняющимся обстоятельствам, может в связи с этим стать более четким. Вместе с тем нужно уметь различать виды влияний. Одни из них отличаются большим постоянством, другие — широкой сферой распространения. Эффекты этих влияний и создают устойчивые и существенные признаки расы или особенности функционально однородных групп, которые можно выявить путем строго дифференцированного исследования условий их развития, если только их сравнение не слишком растянуто во времени и пространстве и при этом отбрасываются случайные отклонения. В других областях изменения условий являются значительно более быстрыми и многочисленными, Вариации более заметны между поколениями или относительно близкими группами, а иногда даже между отдельными индивидами. Это обстоятельство необходимо учитывать, для того чтобы не делать необоснованных выводов о более высоком развитии или отставании исследуемых объектов. Генотип можно рассматривать в качестве, посредника между родом и индивидом. В нем отражается история рода; история индивида только повторяет ее основные черты. Такова теория тех авторов, которые считают, что онтогенез есть повторение филогенеза. Теория эта порождена морфологическим сходством, существующим между этапами развития эмбриона и животными формами, последовательность которых воспроизводит путь, пройденный эволюцией вида. Некоторые психологи верят в возможность применения этой теории к индивидуальному развитию, связывая его с эволюцией человеческой цивилизации. Таким путем они объясняют сходство между формами поведения ребенка на следующих друг за другом этапах развития и последовательностью видов практической деятельности или верований, которые имели место в истории общества. Военные игры ребенка, например изобретение или, точнее, открытием вновь лука и стрел, являются как бы реминисценцией прошлых эпох. Так же объясняется и так называемое магическое мышление, т. е. вера в могущество воли над вещами и событиями, непосредственное или опосредствованное образами или формулами. В своем психоанализе Фрейд отводит большое место такому возрождению атавистических мыслей. По Фрейду, игры, связанные с воображением, сказки, которые любит ребенок, мечты взрослого, некоторые из его эстетических творений означают возврат к мифической форме, которой выражали себя древнейшие цивилизации и которую якобы используют в настоящее время наши отвергнутые желания, чтобы проявиться в скрытом виде. Получается, что ситуации, принадлежащие ранним эпохам в истории человечества, против которых народы с позиции норм нравственности не переставали вести борьбу, продолжают жить в отдельном человеке. Даже на своей собственной почве, т. е. в отношении эмбриогенеза, концепция отождествления онто- и филогенеза вызывала возражения. Впрочем, такое отождествление не является необходимым аргументом для обоснования трансформизма. Почему бы изменения, которые влекут за собой переход от одного вида к другому, не могли оказывать такого же влияния на этапы роста, как и на характерные черты взрослого животного? Почему бы более важная необходимость реализовать новый тип организации не могла бы в известной степени перекрывать повторение прошлого? По крайней мере мы располагаем здесь точными данными — сравнением форм между собой и порядком их последовательности. В плане психогенеза, наоборот, онто-, филогенетический параллелизм не только лишен объективных критериев, но содержит в себе непреодолимые противоречия. Если бы прототипом этапов умственной жизни ребенка являлись ступени цивилизации, то связь моментов, соответствующих друг другу в обоих случаях, выражалась бы в материальной структуре, особенности которой можно было бы точно определять как для индивида, так и для рода. Психологическое различие между индивидами, принадлежащими к различным уровням цивилизации, измерялось бы числом поколений, располагающихся между этими уровнями, т. е. интервал оказался бы непреодолимым не только для них самих, но и для большей или меньшей части последующих поколений. Однако опыт показывает, что если различие между двумя уже сформировавшимися в различных цивилизациях взрослыми порой оказывается неустранимым, то маленькие дети легко поддаются влиянию культуры и среды, в условиях которой они воспитываются. Впрочем, в отличие от эмбриональных форм, являющихся объектом наблюдения, утверждение о существовании структур, отвечающих идеологическим системам, недоказуемо и, более того, не может быть вообще поддержано. Как показывают данные современной психологии, умственную деятельность нельзя объяснить, если разложить психические операции на элементы, каждый из которых имел бы в своей основе отдельный орган или сочетание отдельных органических элементов. Наглядным примером в этом отношении является речь. Бесспорно, речь возможна только благодаря существованию специальных центров, включающих деятельности различных уровней и имеющихся только у человека. Но она никоим образом не преформирова-на в этих центрах. Усваиваемая ребенком речевая система определяется средой. Впрочем, у одного и того же индивида может быть несколько таких систем, и тогда, с психологической точки зрения, между ними существуют самые различные отношения: они могут быть совершенно равноправными или одна из них может преобладать над другими; в последнем случае лишь она одна непосредственно связана с намерениями и мыслями индивида. Наконец, одинаковые высказывания могут служить выражением психических деятельностей разных уровней, в соответствии с условиями, предрасположениями или умственными возможностями субъекта, а также в зависимости от возраста ребенка. Нет такой психической реакции, которая бы не зависела, если не в своем появлении, то по меньшей мере в своих средствах и содержании, от внешних условий, от ситуации, от среды. Это еще один аргумент против уподобления психического развития эмбриональному, которое, в противоположность психическому, носит внутренний характер и совершается под влиянием одних только органических факторов. Сходство, обнаруживаемое между различными суждениями или мыслительными операциями ребенка и так называемых первобытньшдюдей, быть может, объясняется сходством ситуаций, впрочем, очень относительным. Средой предопределяется использование тех или иных инструментов и техники, которые так срослись с практической деятельностью, с требованиями нашей повседневной жизни, что мы часто даже не замечаем их существования. Ребенок же овладевает ими лишь постепенно. Следовательно, в каждом из последующих возрастов он находится в положении тех, для кого эта техника как бы еще не существует, подобно тому как она в той или иной степени не существовала у так называемых первобытных людей. Освоение менее важных из этих технических средств, как и многих предметов, окружающих ребенка и осваиваемых при помощи речи, не требует особых интеллектуальных способностей и происходит в той мере, в какой ребенку доступно их v потребление. Это обучение не заканчивается вплоть до последних лет детства и может достигать самых разных уровней. Но и и развитии самой речи существуют свои уровни. В зависимости от уровня цивилизации речь может быть более или менее развитым орудием интеллекта. Примеры этому мы находим в истории. Как много усилий потребовалось Декарту, Аристотелю, Платону, чтобы сформулировать понятия, от которых за-висит наше повседневное понимание мира. Постепенно совершается подъем к менее понятному, а у Платона иногда до грани непонятного: разве это уже не дает известной возможности для понимания того, что Леви-Брюль называет прелогическим мышлением? Однако эта работа по формулированию понятий, осуществляемая древними философами и современными учеными, проникает также в обычное сознание и в обиходную речь, что происходит под влиянием обычаев или вещей, которые принадлежат образу жизни и техническим средствам эпохи. Различие между ребенком и первобытным человеком не вызывает никаких сомнений. Ребенка окружает техника, которой он еще не умеет пользоваться; у первобытного человека она просто-напросто отсутствовала. Сравнение их друг с другом полезно не потому, конечно, что при этом мы обнаруживаем у ребенка стадии прошлого, а потому, что оно позволяет нам выявить значение техники для развития интеллекта. Таким образом, мы гарантируем себя от риска считать 12-летнего ребенка умнее Платона или, по крайней мере, первобытного человека, чем-то выдающегося в своем клане, и не рискуем смешивать уровень логики с силой мысли. Надо ли говорить о том, что даже это условное сопоставление свидетельствует об огромном расстоянии между ребенком, мышление которого не включено в фиксированные рамки и следует чувственным импульсам, и первобытным человеком, который находится в плену укоренившейся системы умственных привычек и верований? Поскольку психологическое развитие ребенка предполагает взаимодействие между внутренними и внешними факторами, вполне возможно установить соотношение этих факторов. Внутренние факторы создают определенную последовательность фаз развития, обусловленную ростом органов. Так, из яйца возникают содержащиеся в нем в потенциальном, невидимом состоянии структуры будущих организмов. В их дифференциации решающую роль стимуляторов и регуляторов играют тела со сравнительно простой химической структурой. Это гормоны, секреция эндокринных желез. Обладая строгой специфичностью и взаимодействуя с остальными, каждый из гормонов контролирует появление и развитие той или иной ткани. Их последовательное участие чрезвычайно точно отвечает потребностям роста. Помимо своей морфогенной роли они обладают избирательным воздействием на физиологические и психические функции. Это дало основание Монакову считать их материальным субстратом инстинктов. Действительно, гормоны, вероятно, оказывают значительное влияние на сомато-психические корреляции. Примером может служить секрет желез половых органов, лежащий в основе физических и психических изменений, известных под названием половой зрелости. Преобладанием тех или иных гормонов объясняют различия в физическом строении тела и психофизиологических особенностях темперамента, выступающих нередко как опора при классификации характеров и психических заболеваний. Такие исследования на ребенке представляют двоякий интерес. Прежде всего в ходе его развития важно установить знаки — предвестники, зарождающиеся особенности и, по мере возможности, причины возникновения типа, который ребенок реализует позже. Затем следует посмотреть, не сближаются ли этапы роста ребенка, сопровождающиеся значительными изменениями в относительных пропорциях головы, туловища, конечностей, их частей и сегментов, с различными биотипами, которым последовательно соответствовали бы разнообразные виды его поведения. Между ростом частей тела и их деятельностью, во всяком случае, существует связь. Однако она может иметь отрицательный смысл. Иногда это связь положительная, т. е. размеры и подвижность какой-то одной области, например, проксимальной или дистальной части конечности, возрастают одновременно. Это объясняется трофической согласованностью между периферическими и центральными органами, выполняющими одну и ту же функцию: межсуставным и мышечным аппаратом, С одной стороны, и нервными центрами — с другой. Или, наоборот, быстрое развитие какого-либо органа влечет за собой более или менее длительное нарушение его функции. Хорошо известен пример ломки голоса в период наступления половой зрелости: голос становится битональным и незвучным, так как изменение органа временно нарушает сложившиеся автоматизмы. В первом случае речь шла о грубой элементарной способности, находящейся как бы в потенциальном состоянии, во втором — о сложных операциях, уже сложившихся в систему, осуществлению которой препятствует изменение их аппарата. Противоположность этих двух результатов объясняется различием их функциональных уровней. Много споров вызывает вопрос о соотношении внутренних И внешних факторов, когда речь идет о специфически психических видах деятельности, органическая основа которых не ясна. Непосредственные попытки объяснения состоят здесь в том, что между наблюдаемыми фактами устанавливается порядок, причем их последовательность выдается за причинную связь между ними. Таковы реакции грудного ребенка, воспринимаемые как материал, из которого разовьются в результате последовательных комбинаций и адаптации будущие процессы психической жизни. Впрочем, часто бывает, что этот вывод делается скорее в силу самой потребности объяснения, чем на основе результатов точного наблюдения фактов. Так, во времена, когда сложные психические акты казались непосредственно сводимыми к ощущениям, вопрос о различии их у ребенка и взрослого даже не ставился, хотя это различие очевидно. Теперь, когда стало общепринятым представление о психике как об особой деятельности, на место ощущений подставляются двигательные схемы, причем последние продолжают рассматриваться как образования, остающиеся неизменными на всех этапах психического развития, в то время как в действительности прогрессивные интеграции изменяют не только внешнее проявление и нервные механизмы двигательных актов, но также их функциональные связи и практическое значение. Эта интеграция является условием, но не может быть следствием психомоторного развития. Встает вопрос, каково же действительное отношение между вызреванием и функциональным обучением. Конечно, объяснять всякое отмеченное продвижение в развитии ссылкой на вызревание соответствующих органов значило бы возродить в новой форме старые объяснения, которые сводились к выведению наблюдаемого эффекта из допущения наличия соответствующего ему носителя. Но оспаривать a priori, как это сделал недавно Пиаже в своей книге «Возникновение интеллекта у ребенка», что необходимое условие появления в ходе психического развития новых видов деятельности состоит в функциональном пробуждении вызревших органических структур, значит смешивать изучение глубоких условий, лежащих в основе психической жизни, с простым, хотя и богатым и искусным описанием. Бесспорно то, что, прежде чем говорить о функциональном созревании, следует доказать его существование. Этим вопросом уже занимались многие авторы. Опыты, проводившиеся как над молодыми животными, так и над маленькими детьми, дали сходные результаты. Были взяты две группы испытуемых. Одну из них специально тренировали, а вторую — нет. Разница в выполнении быстро исчезала, как только функция достигала зрелости и устранялась разница во внешних условиях. Функциональный уровень, приобретаемый первой группой по истечении нескольких недель, достигался испытуемыми второй группы за несколько дней. Это доказывает, что возраст вносит больше, чем упражнение. Вместо групп достаточно многочисленных, чтобы можно было уравнять влияние индивидуальных различий, Гезелл сравнивал между собой двух гомозиготных близнецов, т. е. два существа, максимально сходные между собой. Первый из близнецов упражнялся в поднимании по лестнице начиная с 46 недель, другой только с 53 недель; за две недели второй близнец догнал своего брата. Разумеется, изучались всегда естественные действия, например, умение брать еду, ходить, хватать, говорить, приобретение которых неизбежно для всякого нормального индивида, живущего в нормальных условиях. Несомненно то, что для овладения этими действиями необходимо наличие стимулов и соответствующих обстоятельств, но воздействие их становится по-настоящему действенным лишь тогда, когда биологические условия данной функции достигают необходимой зрелости. Когда же происходит овладение деятелыюстями, носящими более искусственный характер, т. е. такими, которые появляются в развитии лишь под влиянием специальных обстоятельств, го в этом случае, хотя адекватные функциональные органические условия не становятся менее необходимыми, главную роль начинает играть обучение. Общим законом является то, что дей-ствия, которые по своей форме, степени и последовательности не могут заметным образом измениться под влиянием упражнения, относятся к примитивным реакциям. Они входят в число наследственно обусловленных, и основным условием их существования является функциональное созревание. И наоборот, то, что может развиваться и видоизменяться, есть более, нысокая комбинированная деятельность, в которой проявляются индивидуальные способности адаптации, инициативы и изобретателыюсти. Всякий взрослый человек располагает видами деятельности, при помощи которых он может избежать ограничений, нанизываемых непосредственными влияниями. Внешним обстоятельствам он может противопоставить мир мотивов, которые янляются внутренним регулятором его поведения. Исходя из этого, следует уже с самого начала предположить, что человек имеет более сложную психобиологическую природу, чем другие виды. Напротив, ребенок долго остается безоружным перед самыми элементарными жизненными нуждами, и поэтому решающее значение для него имеют возможности обучения, которые он должен найти во внешней среде. Таким образом, имеется обратное отношение между богатствами вооруженности и степенью завершенности отдельных возможностей. Чем больше число возможностей, тем больше их неопределенность, чем больше неопределенность, тем шире возможности прогресса. Функция, которой остается только найти свою формулу, не может далее приспосабливаться к различным обстоятельствам, беспомощность существа в момент рождения, недостаточная мрелость его органов и неспособность жить самостоятельно возрастают в случаях преждевременного появления на свет (prematuration). Самым поразительным из них является пример кенгуру, у которых детеныш покидает чрево матери и помещается в сумке на ее животе, где он находится до тех пор, пока не окажется в состоянии наконец встретиться с суровой действительностью внешнего мира. Преждевременное рождение для некоторых видов млекопитающих является нормой и, по-видимому, возрастает по мере роста эволюционного ряда. Она достигает своего наиболее высокого уровня у человека, но при этом происходит изменение порядка доступных ему средств, что составляет предпосылку для совершенно новой ориентировки. В то время как молодое животное иногда при помощи примера и некоторого принуждения со стороны матери непосредственно приспосабливает свои реакции к внешнему миру, ребенок в течение месяцев и лет остается неспособным удовлетворять свои потребности без посторонней помощи. Следовательно, единственным инструментом ребенка является то, что ставит его в определенные отношения с окружающими, — его реакции, вызывающие у окружающих желаемые им действия. С первых же дней и недель формируются связи, создающие основу отношений между индивидами. Функции выражения надолго предшествуют функциям реализации. Предшествуя собственно речи, они первые накладывают свой отпечаток на человека — животное прежде всего социальное.